Ариэль Шарон был первым из системных политиков, кто еще до своей победы над Бараком в полный голос заговорил о войне не на жизнь, а на смерть. И чем правильнее были слова, которые он произносил, чем полнее он демонстрировал осознание происходящего, тем шире становилась его поддержка всеми слоями общества. Нынешнее сомнительное большинство в опросах – ошметки былого единства, рефлекторно возникшего в народе в ответ на слово «война».
Поле брани
Сквернословие в адрес террористов, активно практикуемое у нас в последние годы, не всегда считалось признаком хорошего тона. Свежи еще в памяти времена, когда члены правительства и государственные СМИ тщательно отбирали слова осуждения, не допуская излишней эмоциональности. В первые годы после подписания Ословского мира, исполнителей диверсий и тех, кто их направил, называли «исламскими фанатиками»», «активистами Фронта отказа», «врагами мира», реже – «убийцами», еще реже – «кровавыми». Подбором эпитетов вовсю занималась оппозиция. Заклеймить Арафата или его сподручных каким-то особенно заковыристым проклятьем – это было для своего времени очень смело.
На запрещенном ныне радио «Аруц шева» существовали рубрики, известные, прежде всего, тем, что выступавшие в них политики и религиозные деятели обзывали террористов последними словами. В Интернете появились сайты, поставившие перед собой цель – доказать чуждость террористов роду человеческому. Авторы, видимо, были уверены, что стоит только во всеуслышанье провозгласить автономию сборищем вооруженных злодеев в куфиях или сравнить ее главаря с небритым бешеным орангутангом, и народ Израиля тут же прозреет и заставит свое правительство в кратчайшие исправить сроки все ошибки.
С приходом к власти «правых» ситуация изменилась. Теперь уже министры не отстают от оппозиционной прессы, и кроют почем свет стоит собственных партнеров – тех, с кем ведутся тайные или открытые переговоры, кому выплачивается щедрое содержание, предназначенное, в том числе, на повседневные нужды террора. Но сопроводительная риторика стала совсем иной. Нет уже и речи о «жертвах мира». Власть демонстрирует на вербальном уровне полное понимание ситуации и солидарность с несущим потери гражданским населением. Правительство не скрывает, что знает, с кем имеет дело, но изменить, как бы, ничего не может. Террор продолжается и набирает обороты, а правительство… присоединяет свой голос к общему протесту.
Министры, выступающие на похоронах погибших, перестали оправдываться – они обвиняют, и с каким пафосом! Разумеется, не самих себя, а «многоголовую террористическую гидру», которая, надо полагать, сама собой исчезнет, опасаясь дальнейших разоблачений. Именно сама собой, потому что последовательной политики с целью установления безопасности израильские правительства не вели и не ведут. Вместо этого, мы имеем «борьбу с террором», который, в соответствии с новейшими установками, невозможно победить в одной отдельно взятой стране. Так же, как наркоманию, алкоголизм или СПИД.
Антитеррористические карикатуры напоминают наглядную агитацию на стенах советских поликлиник – «шахидов» изображают похожими на коварных и вездесущих гонококков. Соответственно, внимание нужно обращать, прежде всего, на средства защиты, в данном случае – ускорить строительство забора. Неудивительно, что самые изощренные проклятья «двуногим нелюдям» сочиняются в правительственных пресс-службах. Демонизируя противника, наше правительство убивает двух зайцев: во-первых, снимает с себя ответственность за происходящее (в терроре виноваты сами террористы), и, во-вторых, способствует созданию народного единства на платформе панического ужаса, а не на стремлении к победе.
b>Война все спишет
Та же метода была задействована для описания сложившейся модели отношений с автономией. До осени 2000-го года только крайне правый фланг оппозиции предсказывал войну с «палестинским национальным образованием». Именно войну, а не противостояние или конфликт. Тогда подобные рассуждения находились на грани «подстрекательства», потому что получалось, что законно избранное правительство ведет страну не к миру, а к войне. Центристы и левые рассчитывали в худшем случае на бесславное, однако, скорое возвращение на исходные доословские позиции. Как утверждали наши лучшие военные, для этого понадобилось бы не более 48 часов. Ариэль Шарон был первым из системных политиков, кто еще до своей победы над Бараком в полный голос заговорил о войне не на жизнь, а на смерть. И чем правильнее были слова, которые он произносил, чем полнее он демонстрировал осознание происходящего, тем шире становилась его поддержка всеми слоями общества. Нынешнее сомнительное большинство в опросах – ошметки былого единства, рефлекторно возникшего в народе в ответ на слово «война».
Впоследствии в своих обращениях к нации Шарон повторял, что государство подверглось нападению, что нам не впервой противостоять противнику в трудной борьбе, что мы победим, и призывал сплотиться и забыть о противоречиях до лучших времен. Он бросал в телекамеры точь-в-точь те лозунги, которые все давно ждали. И получил то, что требовалось: подавляющее большинство на выборах, предельно дружественную прессу, фактическое прекращение оппозиционной деятельности, в том числе – со стороны идеологической правой. Прошли долгие месяцы разрозненных ответных реакций и операций по поимке разыскиваемых террористов, пока возникло сомнение – а воюем ли мы? Или разговоры о войне власть цинично использует для решения коалиционных, бюджетных и прочих, отнюдь не «судьбоносных для страны» проблем?
Кто помнит, что первые урезания социальных бюджетов преподносились под соусом войны с автономией? Новая экономическая программа Нетаниягу тоже преследовала цель оздоровить экономику воюющего государства и в оригинале называлась «чрезвычайной». Поэтому на первых порах у нее почти не было противников. Кто решился бы выступить против болезненных, но необходимых в «суровую годину» сокращений? Это же равнозначно предательству! Если у правительства не хватает денег на мобилизацию резервистов, граждане готовы сколько угодно затягивать пояса. Все для фронта, все для победы. Но совсем другой оборот, если «нам» победа не нужна, если она противоречит «нашим» изначальным установкам. А резервисты требуются не для разоружения сектора Газы, а для выселения израильских граждан из своих домов.
О какой победе над автономией может идти речь, когда глава правительства планирует создание на ее месте независимого палестинского государства? Где такое видано, чтобы одна из воюющих сторон выплачивала противнику денежное содержание и искала для врагов по всему миру «спонсоров»? Лишь бы не капитулировали раньше времени. Так превращают войну в бессрочную и бессмысленную бойню, выгодную лишь тем, кто зарабатывает миллиарды на убийстве евреями и арабами друг друга. Из обрезков социальных программ, пособий по безработице, выплат на прожиточный минимум, создана целая отрасль народного хозяйства – заборостроение, обгоняющая по масштабам правительственных капиталовложений крупные министерства. И заказов строителям хватит надолго – об этом позаботятся судьи БАГАЦа и члены правительства.
Народ хотел ругать террористов – пожалуйста, сколько угодно! Надоели разговоры о Новом Ближнем Востоке – получайте военные реляции и налоги на войну. Политика осталась прежней, изменилась только обертка. И этот косметический прием оказался действенным. До сих пор в радиоговорилках попадаются «патриоты», предлагающие запретить забастовки, потому что Гистадрут мешает правительству генерала Шарона победить в войне с террором.
Верю – не верю
Разница между подстрекателями и теми, кто выступает за прекращение подстрекательства, в том, что последние призывают применить репрессии против первых, вина которых никем не доказана. Нет также примера подстрекательского текста и оговоренных законом способов толкования. Зато подстрекательство против подозреваемых в подстрекательстве идет полным ходом. Притом, что подозреваемые не только не предстали перед судом, но и не были ни разу вызваны на допрос. Возможно, они вовсе не подстрекатели, а сознательные граждане. А подстрекатели – как раз те, кто, выступая в СМИ, требуют применить антиподстрекательское законодательство к отдельным политическим лидерам или целым общественным секторам. В прессе уже обсуждается идея создания тюрем под открытым небом («концлагерей») для тысяч противников демонтажа поселений. Но упоминание в этой связи угрозы гражданской войны нежелательно, потому что об этом лично попросили президент, премьер-министр и прочие символы куцего общегосударственного консенсуса.
И в этом они совершенно правы. В Израиле нет условий для гражданской войны, потому что нет двух противоборствующих лагерей, готовых выйти друг против друга с оружием в руках. Кто с кем будет воевать: шалом-ахшавники с поселенцами? Ликудники с членами Аводы? Куда там, если даже на предвыборный мордобой добровольцев не находится – в последние годы партиям приходится уголовников нанимать. Израильское общество расколото уже давно строго по горизонтали: на избирателей и правительство с кнессетом. Для грубого противостояния силы слишком не равны.
Неуверенность правительства в собственной армии, в том, что приказ о выселении поселенцев будет выполнен – еще не признак гражданской войны. Наоборот. Из того, что регулярная армия, отображающая практически весь общественный спектр, не способна выполнить приказ, следует, что вооруженные силы более солидарны с гражданами, чем с правительством. Шарон опасается братания солдат с поселенцами, срыва всего плана. Какая уж тут гражданская война? И уж тем более этот термин не пригодится, если поселенцы окажут сопротивление специально созданным подразделениям депортаторов, выслуживающихся, то ли за деньги, то ли по идеологическим мотивам, то ли ради гражданства для мамы из Урюпинска. Одно дело – поднять руку на солдата, совсем другое – на одетого в форму опричника.
Так что, на этот раз надо внять высочайшим призывам и дружно прекратить обсуждение угрозы гражданской войны. Вместо этого, нужно обсуждать условия восстановления в Израиле демократического режима. Угроза диктатуры существует в любом государстве и исходит она из двух направлений – сверху и снизу. Власть могут захватить религиозные фанатики, как в Иране, но и законно избранное правительство может значительно превысить свои полномочия, превратившись в хунту. История знает множество подобных примеров, особенно в странах с неотработанным механизмом защиты демократии. Когда министры утверждают, что в Израиле возможен только первый вариант, а второй невозможен в принципе – мы не обязаны им верить. Когда глава правительства говорит, что любые его решения легитимны – мы не обязаны соглашаться.
Любое использование материалов запрещено без письменного разрешения редакции сайта новостей ISRA.com.
