Достаточно потолкаться возле аппетитных книжных развалов в Иерусалиме или Тель-Авиве, увидеть, как бойко идет торговля, чтобы еще раз убедиться, что, вопреки распространенному мнению, Израиль является одной из самых читающих стран в мире, а израильские дети, подростки и молодежь худо-бедно ориентируется в книжном море... И все же и в русскоязычной среде, да и среди коренных израильтян все настойчивее и громче звучат голоса о том, что подрастающее поколение почти ничего не читает, что книга уже не пользуется тем уважением, которое к ней испытывали прежние поколения, и вообще... умирает. Эти торопливые заметки, упаси Бог, отнюдь не призваны расставить все точки над ''i'' и найти ответы на все вопросы, связанные с настоящим и будущим книги и литературы. Их автор просто приглашает читателя поразмышлять вместе с ним...
Ненужные библиотеки
Не так давно, идя по улице, я наткнулся на лежащую у мусорного ящика груду небрежно брошенных книг на русском языке. Блики израильского солнца прыгали по горчичным обложкам собрания сочинений Достоевского, утренний ветер небрежно перелистывал красную книжечку Маяковского, облеченную в синтетическую обложку серии ''Классики и современники''; а ленивая, зажравшаяся израильская кошка уютно расположилась на некогда кем-то бережно подшитых выпусках ''Роман-газеты''... Я невольно представил себе, как хозяин этого самого собрания сочинений Федора Михайловича выстаивал всю ночь в очереди у магазина подписных изданий, как бережно отодвигал в сторону ладонь с выведенным на ней шариковой ручкой номером, чтобы тот не дай Бог не стерся, как он, по большому блату и с переплатой, покупал у киоскера вышедшие в ''Роман-газете'' ''Вечный зов'' Анатолия Иванова и ''Сибирь'' Георгия Маркова, и почувствовал, как у меня кольнуло в сердце. Значит, еще одного читателя не стало на свете, и, возможно, еще не успела пройти неделя после его смерти, а дети-внуки уже поторопились выкинуть этот никому не нужный хлам на улицу.
Я наклонился и поднял с асфальта ''Братьев Карамазовых'', невольно вспомнив слова Евтушенко о том, что все люди в мире, в принципе, делятся на три категории: на тех, кто уже прочел эту книгу, тех, кто ее еще прочтет, и те, кто не прочтет ее никогда. К мусорному баку уже подъезжала машина, и я поспешил уйти - не мог, не хотел видеть, как мусорщики, ругаясь, будут забрасывать остальные книги в ее урчащий живот.
''Братья Карамазовы'' в горчичном переплете разместились у меня на полке, с трудом втиснувшись в третий ряд. Что ж, пусть эта полка станет их последним приютом, их домом для престарелых, потому что настанет день, когда и мне придет время предстать пред Творцом, и мои не читающие на русском дети точно так же - может быть, через неделю, а может, через месяц выставят к мусорному ящику собрания сочинений Пушкина, Лермонтова и Чехова, двухтомники Пастернака и Ахматовой, двадцатитомную ''Библиотеку советской фантастики''... Может, и не все выбросят, может, оставят что-то на память об отце и матери, но большую часть книг, скопившихся в шести моих книжных шкафах и, кажется, заполонивших всю квартиру - безусловно.
Какое им, в конце концов, дело до того, что за тем же собранием Чехова я стоял всю ночь в очереди, что ради ''Трех мушкетеров'' тащил, надрываясь, двадцать килограммов макулатуры, что за двухтомник Пастернака я заплатил почти всю свою тогдашнюю зарплату - сто рублей! - и считал себя в тот день счастливейшим из смертных?! Обязаны ли они, в конце концов, знать о том, как их отец забивал книгами весь отправлявшийся в Израиль контейнер, потом каждый день в течение месяца мотался на почту, чтобы выслать еще хоть какую-то часть библиотеки, а в день отъезда стоял перед выложенными на полу горками книгами и гладил их переплеты, прося прощения за то, что он не может их взять с собой?!
Да, привезенные нами библиотеки все чаще и чаще оказываются никому не нужными и в итоге либо оказываются в мусорных ящиках, либо - в лучшем случае - на полках во множестве появившихся в последнее время букинистических магазинах русской книги, представляющих воплощенную мечту советского библиомана 70-80-х годов прошлого века.
Мы вымираем, и после нашей смерти самое дорогое, что у нас было, самое важное для нас вышвыривают на улицу, как никому не нужных и тоже обреченных на смерть сирот.
Может быть, отсюда и берут свое начало все наши разговоры о том, что современная молодежь ничего не читает, что книги ей совершенно не интересны, что она малокультурна, малограмотна и, вообще, пройдет еще десяток-другой лет и любовь к чтению, к книге станет во всех странах приметой нескольких десятков высмеиваемых всеми чудаков?
Но насколько верно это ощущение? Насколько мы сами справедливы к собственным детям и к человечеству вообще в этих своих запальчивых суждениях? И не являются ли слухи о смерти Книги несколько преждевременными?
''Любите книгу...''
''... - источник знаний'', - вне сомнения продолжит эту набившую оскомину цитату читатель. Увы, хотим мы того или нет, книга давно уже перестала быть источником знаний - по меньшей мере, единственным и даже основным источником. Времена изменились, и теперь не нужно шарить по книжным полкам, тащиться за тридевять земель в специализированную библиотеку, чтобы составить представление по тому или иному вопросу. Достаточно просто войти в интернет, задать по поиску интересующую тебя тему - и на тебя сразу же хлынет поток информации. Научно-популярной, сугубо научной, псевдонаучной, освещающей историю вопроса, мнения по нему ведущих специалистов, мнения по поводу мнений этих специалистов...
Таким образом, роль книги как передатчика информации подходит (если уже не подошла) к концу. Еще немного - и школьникам и студентам не нужно будет приобретать и таскать с собой учебники - куда проще зайти на сайт, где размещены тексты всех учебных пособий.
Люди старшего поколения, бурча о том, что их дети и внуки не читают, а часами просиживают в интернете, почему-то не задумываются о том, над чем же именно они там просиживают. А между тем, многие из них сидят, поверьте мне, именно за чтением - роются в списках электронных библиотек или заходят на литературные сайты, отыскивая на них новые произведения и новых авторов. Более того - нередко спешат поделиться возникшими у них по поводу данного произведения мыслями с их авторами и другими читателями, то есть непосредственно так или иначе участвуют в литературном процессе, что их папам и дедушкам и не снилось.
Вот почему, когда говорят, что ''гомо легос'' - человек читающий - вымирает как вид, а вместе с ним умирает и книга, следует прежде всего разобраться в том, что же такое книга.
Если следовать самому популярному российскому ''Глоссарию'', согласно которому ''книга - это книжное издание объемом больше 48 страниц'', то такая книга, вне сомнения, вымирает - так же вымерли в свое время глиняные таблички, пергаментные и папирусные свитки...
Жаль? Конечно, жаль, еще как жаль! Трудно представить, что пройдет еще десять-пятнадцать, максимум тридцать лет и знакомые нам книги - на бумажных листах, под кожаными, картонными и прочими переплетами почти перестанут издаваться. И нашим внукам и правнукам вряд ли будет знакомо то волнующее ощущение холодка на кончиках пальцев, когда ими проводишь по обложке и страницам только что изданной книги, когда, еще не вчитавшись в ее слова, ты уже оцениваешь уровень мастерства ее оформителя и иллюстратора, качество бумаги, а сам исходящий от нее запах типографской краски и клея немного кружит голову... Им никогда не понять весь смысл и всю красоту признания одного из лучших книжных графиков Германии, сказавшего, как-то: ''Для меня бумага - то же, что для пахаря - земля...'' Они, увы, никогда не узнают, что это такое - оказаться между рядами книжных полок и почувствовать, как на тебя вдруг нисходит какая-то эманация, и ты вольно или невольно вбираешь в себя все те мысли и чувства, которые владели всеми авторами, писавшими их страницы...
Но вот так же, наверное, и монастырский переписчик смотрел некогда на только что отпечатанную Гуттенбергом ''Библию'' и думал, что юношам, обдумывающим житье-бытье, никогда не понять того наслаждения, которое испытывает подлинный ценитель, прикасаясь к только что переписанному по его персональному заказу свитку, осторожно перематывая его с одной стороны на другую и любуясь иллюстрациями, которые были выполнены для него и только для него...
Да, Книга как вещь, представляющая собой сшитые под одной обложкой страницы, умирает, а вместе с ней постепенно будет умирать (или переходить в форму подлинного высокого искусства для избранных) и искусство книгопечатания. Но означает ли это смерть книги вообще?
Разумеется, нет, если мы будем подразумевать под книгой некий художественный текст, воздействующий на воображение человека и призванный вызвать у него определенный эмоциональный отклик. Ибо если главное в книге - это именно воздействие текста на воображение и расчет на эмоциональный отклик, то не имеет значения читается ли она с пергаментного свитка, с бумажного листа или с экрана компьютера, располагается ли она под тисненной золотом обложкой, на жестком диске или просто на диске СД.
Кстати, и само искусство оформления книги тоже отнюдь не стоит спешить хоронить. Напротив, этот новый вид книги открывает колоссальные возможности перед иллюстраторами - ведь теперь у них появляется возможность делать ''живые картинки''. И таким образом, нашим детям и внукам можно в каком-то смысле позавидовать - ведь в их распоряжении будут те книги, о которых мы читали в сказках Андерсена и братьев Гримм - книги с картинками, на которых герои будут двигаться и даже разговаривать. Вся разница в том, что в сказках, если вы помните, такая книга имелась в единственном экземпляре и за нее было отдано полкоролевства...
Идол по имени ''Книга''
Михаил Веллер в свое время дал исчерпывающее объяснение феномену псевдобиблиофильства, получившего столь широкое распространение в бывшем СССР. Не имея возможности купить или выстроить жилье по своему вкусу, съездить за границу, приобрести престижную марку машины, то есть продемонстрировать перед своим ближним, что он тоже кое-чего достиг в жизни, советские люди начали собирать те материальные ценности, которые были для них более-менее доступны - книги. Коллекционирование книг стало престижным и модным, наличие домашней библиотеки - признаком достатка и интеллигентности, наличие в ней малотиражных, полузапрещенных и стоящих огромные деньги на черном книжном рынке изданий - показателем общественного статуса. Обитатели СССР и сами не заметили, как сделали из Книги кумира, как превратили ее прежде всего из духовной ценности в почти такой же обменный эквивалентный, как деньги. Книгу начали боготворить, к ней зачастую относились более трепетно, чем к самым близким людям - мне лично был известен случай, когда брат пять лет не разговаривал с сестрой из-за того, что она читая, посадила, на книгу Пикуля масляное пятно. Да, не спорю - сажать масляные пятна на книги нехорошо, но в конце концов речь ведь идет всего лишь о вещи, о сшитых под одной обложкой бумажных листах, предназначенных для чтения, а не о святыне, из-за которой стоит ссориться с родственниками! Вся ценность книги (как текста, а не как произведения библиографического искусства, конечно) как раз и заключается в ее репринтности, воспроизводимости, способности жить, независимо от формы ее материального носителя, которым, если верить Брэдбери, в конце концов может выступить и просто человек.
Разумеется, вся эта книжная религия рухнула, как только исчезло понятие дефицита, на котором она держалась.
Каюсь, я и сам поклонялся идолу по имени Книга. И лишь прочтя ''Клуб Дюма'' Реверте, я понял, чем истинное коллекционирование книг отличается от той профанации, которой занимались все мы. Так что, может, и в самом деле нам стоит избавиться от этого священного трепета - и понять, что книга - это только книга, и рано или поздно ей придется оказаться на мусорной свалке. А если вам было дорого, близко и важно ее содержание, то можно просто пойти в книжный магазин и купить другое ее издание...
Литература умерла! Да здравствует литература!
''Возможно, - согласился со мной один умудренный годами читатель, с которым я поделился этими своими мыслями, - возможно, я чего-то не знаю, и современные дети и в самом деле читают. И взрослые тоже читают. Но ведь вопрос даже не в том, читают они или нет - вопрос в том, что они читают?! В мое время читали классику и лучших современных писателей, поднимавших острейшие нравственные и общественные вопросы. А что читают сегодня? Донцову и Бушкова? Но разве это литература?!''
На мой взгляд, речь идет в данном случае об еще одном, широко распространенном у бывших ''гомо советикус'' заблуждении: что читать нужно всенепременно ''серьезную'', ''настоящую'', ''подлинно художественную'' и т.п. литературу. Если прозу - то обязательно Достоевского или Джойса, даже если у вас от их книг сводит скулы от скуки. Если поэзию, то всенепременно Цветаеву или Бродского, а уж никак не Эдуарда Асадова. Но вспомним ту же Цветаеву, которая писала, что ее ''стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед''.
Вы когда-нибудь заглядывали в винный магазин и спрашивали, сколько стоит хорошее, ''драгоценное'' вино. Поверьте, оно по карману далеко не всякому. И далеко не всякий из тех, кому оно все-таки по карману, способен по-настоящему оценить его букет. Точно так же и с литературой - подлинных ее ценителей всегда было и будет крайне мало, большинство же читателей удовлетворяются тем, что называется ''массовой литературой'', - романами Донцовой, Дашковой, Бушкова и пр. И не нужно ждать времечка, когда ''мужик не Блюхера и не милорда глупого - Белинского и Гоголя с базара понесет''. Не понесет мужик Белинского и Гоголя. Хотя бы потому что тот же Белинский уже давным-давно никому не интересен и даже в свое время был интересен узкой кучке интеллигентствующих дворян.
И, поверьте, во всем этом нет ничего плохого. Это - нормально.
К тому же эпоха, в которую литература играла роль властителя дум и чувств поколений, явно осталась позади, и сегодня ей принадлежит несколько иная роль - роль своего рода транквилизаторов, дешевых автотерапевтов, которые помогают скинуть накопившееся на работе напряжение, окунуться в иной, пусть совершенно нереальный, пусть явно придуманный мир и поиграть в чужую жизнь. Отсюда - такая популярность бесчисленных своевременных сказок про Золушку и прекрасного Принца Татьяны Устиновой, все усиливающаяся тяга к фэнтези и детективам, представляющим, по сути дела, как это показал в своей последней монографии Даниэль Клугер, не что иное как своеобразные интеллектуально-эмоциональные игры.
К тому же в последнее время и так называемая элитарная литература все явственнее вырождается в ''литературу Большого Пука''. Нет, я не имею ничего против, если автор прислушивается к звукам и запахам, исходящим из его прямой кишки. Но только в том случае, если эти звуки и запахи позволяют ему сосредоточиться на процессах пищеварения всего общества, а от процессов пищеварения перейти к особенностям общественного питания и далее - через них - поднять некие глобальные, почти космические вопросы о самом мироощущении этого общества. Но, увы, куда чаще у тех авторов, которых признано объявлять ''элитарными'', рассказ о собственном пуке переходит в наблюдение за процессом дефекации и все сводится к хорошо знакомому каждому и без них выводу о том, что тщательная дефекация позволяет получить наслаждение, сравнимое разве что с сексуальным. Нет, господа, в таком случае я, право слово, предпочитаю Устинову и Маринину...
Наши же претензии на то, что, дескать, именно нам ведомо, что является ''литературой'', а что ''нелитературой'' идут исключительно от ничем не обоснованного снобизма, привитого путем воспитания и самовнушения.
Другие книги
Никогда не забуду, как неделю спустя после приезда в Израиль мне совершенно случайно довелось стать свидетелем разговора, участники которого с яростью убеждали друг друга в невежественности и бескультурье ультраортодоксов.
- Но я, проходя по Бней-Браку, заметил, что во всех домах там есть шкафы с книгами. Люди, которые столько читают, не могут быть уж совсем бескультурными, - робко заметил я.
- Ах, это совсем другие книги! - пренебрежительно заметил один из собеседников.
Но, позвольте, господа, по какому праву вы берете на себя право считать, чтение каких именно книг позволяет назвать человека культурным или бескультурным? Кто вообще определил этот список и возвел его в ранг закона на веки вечные?! По какому праву, человека, прочитавшего ''Евгения Онегина'', но не знакомого с Торой даже с комментариями РАШИ, вы считаете ''культурным'', а человека, способного цитировать наизусть не только РАШИ, но и РАМБАМа, Ибн-Эзру, Ибн-Гвироля, вы из этого списка исключаете? Кто вам сказал, что Ибн-Гвироль был менее гениален и его творчество мене значимо для человечества, чем творчество Пушкина?!
Этот разговор вспомнился мне несколько лет спустя, когда, сидя в одной компании, начали выяснять, кто из присутствующих читал произведения Жаботинского. Оказалось, что только автор этих строк.
- Ну и как он тебе? - спросили меня.
Я честно ответил, что, на мой взгляд, как переводчик Бялика Жаботинский чрезвычайно талантлив, что, судя по его роману ''Самсон Назорей'' он был и очень талантливым прозаиком, а как публицист он, бесспорно, гениален.
В ответ одна дама, выпускница филфака, кажется, Свердловского университета, брезгливо скривила губы и сказала, что все это - бред, так как, если бы Жаботинский и в самом деле был бы талантливым писателем, она бы об этом знала. Я попытался напомнить ей слова Корнея Чуковского о том, что в лице Жаботинского ''евреи украли у русской литературы великого писателя'', но она только еще больше скривила губы. Тогда я предложил ей назвать навскидку десять великих зарубежных писателей и она с ходы выдала список, упомянув в нем и Теодора Драйзера.
- Но спросите у любого интеллигентного американца, и он с трудом вспомнит, кто такой Драйзер! - воскликнул я. - А американские литературоведы скажут вам, что Драйзер - это третьестепенный, забытый всеми писатель 20-30-х годов!
Но дама продолжала настаивать на величии Драйзера, приводя аргументы, которые мне и без того были известны по убогим учебникам по ''Истории зарубежной литературы'' для советских вузов.
Истина же заключается в том, что все величие Драйзера как писателя определялось для советского официального литературоведения его членством в компартии США.
Впрочем, эта дама, несомненно, не одинока - сколько раз мне приходилось выслушивать сентенции о том, что мы - самая культурная, самая читающая алия, противостоящая бескультурным и нечитающим аборигенам-израильтянам. При этом, когда я начинал исподволь расспрашивать изрекающих эти сентенции людей о том, что они знают о современной российской литературе, то выяснялось, что их представления о ней застряли в лучшем случае на творчестве Каледина и Полякова, а в худшем - вообще на том же ''Вечном зове'' Анатолия Иванова. Об их знакомстве с современной российской поэзией я уже не говорю - хорошо, если они слышали хотя бы о Кибирове! Что касается русской классики, то здесь у большинства считающих себя культурными, интеллигентными и прочая людьми тоже обнаруживались зияющие провалы. И дело не в том, что мало кто читал, к примеру, ''Бесы'' Достоевского или ''На ножах'' Лескова. Нет, многие не в состоянии были опознать строчки Пушкина или Лермонтова, причем взятые не из ''Графа Нулина'' или ''Тамбовской казначейши'', а из тех произведений, которые они проходили в школе! И уж совершенно никому из них, как выяснилось, не приходило в голову перечитать эти произведения в зрелом возрасте. А ведь те же ''Отцы и дети'' или ''Анна Каренина'' в сорок лет читаются совершенно иначе, чем в пятнадцать!
Зато апломба и высокомерия по отношению к другим у этих людей было хоть отбавляй. И чем дальше, тем больше я прихожу к выводу, что вся советская система образования была направлена на то, чтобы выработать у человека ложное чувство всезнания, чтобы внушить ему готовые ответы и отбить охоту задавать вопросы, - главный, на мой взгляд, признак подлинно культурного и интеллигентного человека. Вот и бродят сегодня по Израилю полуневежды, кичащиеся своей образованностью только потому что когда-то их заставили выучить наизусть монолог Чацкого...
А между тем, есть масса других, подлинно великих книг, которые эти господа никогда не прочтут и о существовании которых даже не подозревают.
Читают или не читают?
''И все-таки современные дети не читают или почти не читают! И в школе им совершенно не прививают любовь к чтению!'' - настаивал один из моих оппонентов.
''Если не читают ваши внуки, это еще не означают, что ничего не читают все израильские подростки!'' - возражал ему я.
В самом деле, вывод о том, что ''современные дети ничего не читают'' обычно делается в русскоязычных семьях на примере собственного чада и его товарищей. Но, может, все дело в том, что ваш сын или внук просто обретается не в той компании - в его компании действительно чтению предпочитают иные удовольствия, а с другими молодежными компаниями вы просто не знакомы?
И почему школа должна воспитывать у ребенка любовь к чтению? Насколько мне известно, это как раз функция семьи - дети много и охотно читают в тех семьях, где много читают и часто обсуждают прочитанное родители, это почти аксиома.
Кстати, когда вы за семейным столом в последний раз обсуждали прочитанную книгу? Когда спорили о ней до хрипоты? Когда устраивали в доме вечер поэзии?
Попытайтесь ответить на эти вопросы, а затем уже предъявляйте претензии израильской школе и Израилю в целом.
А за судьбу книги волноваться и в самом деле не стоит. Честное слово, она переживет и нас с вами, и еще много поколений наших потомков.
"Русский израильтянин"
При перепечатке вы обязаны указать, что впервые эта статья опубликована в газете "Русский израильтянин" (Израиль)
Любое использование материалов запрещено без письменного разрешения редакции сайта новостей ISRA.com.
