20 и 21 февраля в Израиле будет показан спектакль Рижского русского театра «Якиш и Пупче» в постановке Евгения Арье по пьесе Ханоха Левина. На русский язык эту удивительную пьесу израильского драматурга перевела Катя Сосонская – бессменный ассистент художественного руководителя «Гешера» Евгения Арье. Она была в числе основателей театра, где служит с 1990 года.
Москвичка Катя Сосонская окончила Академию театрального искусства и аспирантуру, работала журналистом и театральным критиком во многих журналах и газетах Москвы. В Израиле ее жизнь с первых дней связана с театром «Гешер» и Евгением Арье. Именно Кате, принимавшей участие в создании большинства спектаклей театра, Арье предложил заново перевести пьесу «Якиш и Пупче» Ханоха Левина, когда его пригласили в Ригу.
- Катя, зачем для постановки «Якиша и Пупче» в Риге понадобился новый перевод Ханоха Левина?
- Новый перевод был нужен по нескольким причинам. Прежде всего, потому, что это авторский спектакль Евгения Арье. Существующий перевод не соответствовал его отношению к Ханоху Левину.
Вначале мы обратились к замечательному переводчику Нудельману, он сделал текст первой картины, прекрасный текст. Но к Ханоху Левину нельзя относиться как просто к литературе. Представляя будущий спектакль, его звучание на сцене, мы поняли, что должны переводить сами. Только мы можем услышать, как будут говорить герои.
- Говорят, что текст Левина грубоват и режет слух, когда звучит со сцены, а предыдущий перевод был довольно резким, в духе оригинала, и вы решили не шокировать публику. Это на самом деле так?
- Я бы не назвала Ханоха Левина грубым, скорее, он жесткий, даже жестокий. Впервые прочитав его пьесы, я была потрясена. Мне показалось, что это плохая драматургия. Но потом я поняла, что это его эстетика, особая, сложная. Мы боялись не найти соответствия: все-таки восприятие русского зрителя, его ассоциации отличаются от израильского. Для нас некоторые вещи, считающиеся для израильтянина нормальными, абсолютно неприемлемы. Например, публичное сообщение о необходимости посетить туалет. Мы воспринимаем это неприличным – здесь это совершенно естественно. Нам нужно было найти слова, которые бы точно отражали текст Левина, но не оскорбляли слух.
- То есть, «телесный низ» для израильтян - тема гораздо более естественная, чем для русскоязычной публики, и эту обнаженность нужно было адекватно передать?
- Безусловно. Тем более что спектакль Арье ставил в Прибалтике. А прибалтийский зритель вообще консервативен. Это не ханжество, это другая культура. Более холодная, более отстраненная. Публика в Прибалтике не привыкла к «откровенности низа». Постановка Арье в Риге неразрывно связана с его личной внутренней поэтикой. Эта сокровенность очень сильно повлияла на наш перевод.
- В таком случае возникает вопрос: не потерялась ли собственная стилистика Левина в вашем аккуратном переводе?
- Я не согласна, что перевод аккуратный, он совершенно не вписывается в это определение. Мы сохранили стилистику Ханоха Левина, мне даже кажется, что наш перевод более острый, чем другие. Необязательно употреблять ругательство - его можно так описать, что смысл будет гораздо язвительнее. Мы много искали, обдумывали каждое слово, каждое предложение, желая сохранить и Ханоха Левина, и трогательное клоунское чувство.
- Ханох Левин, по вашему мнению, презирает своих героев?
- Он собирает в них такое количество паразитизма, что иногда становится физически неприятно. Это непривычно для людей, выросших на русской литературе. Иногда хочется сравнить Ханоха Левина с Гоголем, но Гоголь пишет о «маленьком человеке» с любовью, а Ханох – невероятно саркастично. Мне кажется, что Левин своих героев лишь иногда жалеет. Арье как режиссеру было важно вытащить из пьесы что-то гоголевское, позволяющее, несмотря на все гнусности, сочувствовать им и даже любить.
- Вам не кажется, что в этом сарказме заключается природа еврейского юмора?
- Левин достаточно зло смеется над людьми, которые в первую очередь заботятся о своих материальных и телесных нуждах. Он развенчивает человека, который не любит ничего из происходящего на его глазах. У Ханоха Левина свои счеты с израильским обществом, его пьесы воспринимались и воспринимаются очень неоднозначно.
- Евгений Арье мог поставить в Риге любую пьесу. Почему он выбрал именно «Якиша и Пупче»?
- Наверное, потому что Арье – человек смелый. Ему хотелось создать спектакль, который стал бы в определенном смысле шоком для рижской публики. С другой стороны, он хотел, чтобы зрители полюбили Ханоха Левина, чтобы сломалась стенка между культурами. И Арье это удалось. Были люди, у которых спектакль вызвал ужасное раздражение, они писали гневные слова, дескать, что это такое, как театр мог опуститься до такого уровня, и тому подобное. Но все-таки это был правильный выбор – публика увидела совершенно нового Ханоха Левина, не похожего на московские трактовки и даже израильские спектакли.
- Чем отличается постановка в Риге от «Якиша и Пупче» в Израиле?
- Я имела в виду не израильский спектакль Арье, а все постановки Ханоха Левина. Что касается Риги, то здесь было все по-новому. Играют новые актеры – значит, требуются поправки, меняются мизансцены. Здесь, в Израиле, мгновенно считываются все смысловые коды, а для зарубежного зрителя приходится все укрупнять, вызывать нужные ассоциации, которые там однозначно другие. Например, то, что у Ханоха едят в Израиле, и то, что едят в Риге – это две разные еды. Это другой спектакль, и даже для песен, которые звучат со сцены, делали другой перевод.
- Для чего русскую версию спектакля, поставленного в Риге, привозить в Израиль?
- Для того, чтобы зрители увидели Ханоха Левина на русском языке. Мне кажется, что русскоязычной публике это будет интересно. Вероятны претензии, критика, сравнения со спектаклями на иврите – мы к этому готовы. Но ведь очень хорошо, когда зрители могут сравнивать разные сценические воплощения одной пьесы. Думаю, что придут те, кто видел нашу постановку с участием Жени Терлецкого, Наташи Манор, Светы Демидовой, Саши Демидова. Я жалею, что мы не смогли привезти спектакль «Враги», который очень отличается от израильской версии. Одна и та же пьеса, поставленная одним режиссером в разных странах, звучит по-разному - меняются контекст, посыл, смысловые акценты. Подобный театральный обмен принят в Европе, там зрители смотрят не одного «Гамлета», а несколько, диаметрально различающихся.
- Театр из Риги уже был в Израиле?
- Да, они привозили спектакль по Бабелю, который имел у нас большой успех. Это очень хороший театр, с давними традициями. Наверняка у них есть свои проблемы, но слухи о том, что театр, играющий в Риге по-русски, не может существовать, мягко говоря, преувеличены. Театр полноценно работает, у него разнообразный репертуар, и, главное, в него ходят зрители, которые любят русские спектакли, привыкли к ним и не собираются отказываться от своей привычки. К тому же, театр может себе позволить приглашать известных режиссеров из-за границы, что свидетельствует о стабильности и неплохом положении.
- Там Евгений Арье работал по-другому, не так, как с актерами «Гешера»?
- Со своими актерами всегда легче, они понимают с полуслова. С актерами другого театра другая степень близости. Но у Евгения Михайловича есть одна особенность: когда он начинает работать с артистами, они в него мгновенно влюбляются. Он очень внимательный к актерам режиссер, со своим почерком. Люди это чувствуют и ценят. В Риге понадобилась всего неделя для установления абсолютного контакта. Да и в знаменитом московском театре «Современник», где Арье ставил спектакль «Враги», очень известные артисты через несколько дней уже считали его своим. У Арье есть харизма, он мгновенно находит точки соприкосновения с актерами. Все происходит на интуитивном уровне, он не ищет специальных подходов, так получается.
- Что было самым трудным в рижской постановке?
- Репетиционный период длился как обычно, но мы очень много времени потратили, готовя перевод. У Ханоха Левина есть специфическая особенность – он оживает на сцене. Мы долго искали ключ к спектаклю, и думаю, что нашли его. «Якиш и Пупче» в постановке Арье получился удивительным. Кстати, окончательного варианта я еще не видела, так что с нетерпением жду встречи с нашим детищем в зрительном зале.
Римма Осипенко