Терапия смехом

В Израиль в сентябре приезжают из Украины два Владимира. Данилец и Моисеенко. Знаменитые «кролики», которые не только ценный мех. Несмотря на то, что эту миниатюру артисты давно не исполняют, на их шоу смешно всегда и всем.

Вы те люди, которым, когда говоришь, что они смешные, это звучит как комплимент. Когда вы впервые поняли, что вы смешные?

Владимир Моисеенко: Я с детства был смешной. И больше всего от этого страдали, наверное, близкие. Хихикали над моими шутками, потому что, – песенка есть такая: «Я с детства был испорченный ребенок». Когда я после восьмого класса поступал в эстрадно-цирковое училище, мне написали совершенно потрясающую характеристику. Если читать только первую ее половину, то меня можно было канонизировать. А если только вторую, то иначе, как в тюрьму, меня бы больше никуда не взяли. То есть, инициатором срыва уроков в школе всегда был ваш покорный слуга. Поэтому, когда встал выбор, куда идти, и когда я впервые попал в киевское эстрадно-цирковое училище, я понял, что мне нужно сюда, в эту атмосферу, все равно в каком качестве, хоть тушкой, хоть чучелом. Я взял и с первого раза поступил.

Что читали на вступительном экзамене?

В.М.: Басню читал, монолог какой-то читал. Пел, танцевал, акробатику показывал, которая не имела никакого отношения к делу.

Владимир Данилец: Ну ты же расскажи, как ты чуть не вылетел с четвертого этажа в окно, когда колесо показывал.

В.М.: Знаете, когда поступаешь в учебное заведение с конкурсом 30 человек на место, иллюзий особенных на свой счет не строишь. И когда на первом туре я получил четверку, очень удивился. И на втором туре я уже волновался. Кстати, после первого тура мы с Владимиром Витальевичем и познакомились. Просто с первого тура слететь было вполне естественно, а со второго уже жалко. Поэтому и волновался. Когда я прошел на третий тур, меня уже колотило как осинку на ветру. И если на первом туре я только читал, на втором туре все читали и пели, то на третьем туре мы делали все. Читали, пели, танцевали. И когда меня спросили, что вы умеете из акробатики, я ответил, что – ну, кувырок... Кувырок туда, кувырок обратно. Сказал, все умею, потому что я с детства акробат. Ага. С моим-то ростом. И тогда меня спросили: а колесо можешь? Я говорю: конечно. А там лежали четыре мата, и в конце аудитории было открыто окно. Окно, к счастью, небольшого размера. Потому что я понятия не имел, как делается колесо. Я на всякий случай разогнался, чтобы мои оглобли все-таки переместить чуть-чуть через голову. Разогнался, как последний раз в жизни. И крутанул не одно колесо, а два. И потом уже практически на третьем полетел в окно. Вся комиссия вскочила и схватились за сердце, а мне размах рук не позволил вылететь наружу. Я руками зацепился за верхний карниз и остался все-таки в помещении. А это все же четвертый этаж. Комиссия присела и сказала: так, все, достаточно, иди, пожалуйста. Я понял, что в общем это все. Но тем не менее поступил.

В.Д.: До 13 лет меня было ни слышно, ни видно. Я был серьезным мальчиком, очень редко улыбался. А вот после 13-ти со мной что-то произошло, и я начал раскрываться в непонятном даже для себя направлении. Оказалось, что я веселый, очень люблю юмор и даже выдумываю и показываю какие-то сценки. Но я все же был не юмористом, больше любил музыку. Играл в ансамбле на барабанах, на гитаре, пел, сочинял песни. Юмор природный был, но я не думал, что из меня может получиться потом что-то юмористическое. В эстрадно-цирковое я поступал как вокалист. Поступил, ушел в армию. В армии играл в ансамбле, в оркестре. Это отдельный рассказ. Кстати, смешной. Там я умудрился, не зная ни одной ноты, стать дирижером оркестра. Слава богу, что там не было профессиональных музыкантов.

А как вы с Владимиром нашли общий язык? Вы друг друга начали подкалывать и поняли, что вот это вот оно?

В.Д.: Нет, мы с Володей познакомились, поступили и разъехались. А потом, когда уже первого сентября поехали в колхоз, там уже и сдружились. Володя был самый молодой, смешной, высокий, волосы соломой торчали вечно, он их причесать не мог. Хороший, классный пацан.

Если вы все больше пели, то как вы стали артистом разговорного жанра?

В.Д.: Случайно. Я сдавал экзамен по вокалу. Надо сказать, что до этого я прогулял занятия. Представляете, я только после армии. Прекрасный город Киев, столько девочек, столько заведений, столько всего интересного. Какая там учеба? А когда дело дошло до экзамена, то, как говорится: здравствуй песня. Надо было что-то изобразить. Я пел «Однозвучно гремит колокольчик». Репертуар у меня такой был. И «Молодость, всё может молодость» группы «Аракс».

В.М.: Давай я расскажу, а ты потом продолжишь. Вообще старшие курсы всегда с удовольствием идут смотреть экзамены младших курсов. И мы пошли смотреть, потому что наш дружочек, Вовка Данилец сдает вокал, профилирующий предмет.

В.Д.: Они, гады, все пришли, всей бандой меня смотреть.

В.М.: Зашел совершенно зажатый вдребезги человек в бордовой рубашке, в бордовых джинсах и с такого же цвета лицом. А я сидел напротив входа. Вместо комиссии этот персонаж поздоровался со мной. Он был зажат настолько, что поздоровался не с комиссией, вышел к роялю, кивнул концертмейстеру.

В.Д.: Концертмейстером у нас всегда была Татьяна Павловна. А тут пришел Коля Созонов. Я говорю: «Начнем, Татьяна Павловна».

В.М.: В этот момент комиссия и аудитория стали давиться от смеха. Володя понял, что всех насмешил, от этого зажался еще больше, потому что экзамен серьезный, все-таки профилирующий предмет. Потом поднял глаза от рояля и увидел себя в зеркале. И на этом его пребывание на экзамене просто закончилось. Он уткнулся взглядом в клавиши и, не поднимая взгляда, ковыряя пальцем рояль, начал задорно петь (поет заунывно): «Молодость, все может молодость…» Поднимал глаза, видел себя в зеркале и зажимался еще больше.

В.Д.: Потом потолок начал рассматривать.

В.М.: Аудитория умирает уже, а смеяться вслух нельзя. И тогда он на этой же волне запел: «Однозвучно гремит кааалаакольчиииик...» Это невозможно было вынести. Когда он все-таки закончил, сделали перерыв, потому что ни зрители, ни комиссия находиться больше там не могли. Нужно было отсмеяться. Все вышли в коридор, и завкафедры по вокалу Светлана Артемьевна вызвала его на разговорчик.

В.Д.: «Я слышала, Володя, вы в армии работали каменщиком. Идите, стройте дома. Ведь это прекрасная профессия. Вы думаете, артисты много зарабатывают? Не так много, как вам кажется. Только звезды. Ну, о звездах мы не будем говорить. Вы идите, стройте квартиры, там хорошая зарплата. Поверьте, это будет правильный выбор с вашей стороны…». А я ей: «Я еще и на барабанах умею!» Спасло то, что я хорошо шел по мастерству актера. И мой педагог Дина Георгиевна Можуга, которая тоже была на том экзамене, посмотрела меня и сказала, что я могу быть артистом разговорного жанра именно под юмористическим углом. Так мы стали артистами разговорного жанра.

Столько лет шутить на сцене и получать от этого удовольствие. Это же отдельная какая-то история, потому что зрителям до сих пор смешно. Как это получается?

В.М.: Во-первых, нам повезло с тем, что наши выходы на сцену – это не работа, а состояние. То есть мы не работаем, не разгружаем вагоны на сцене. Для нас это естественное состояние. Мы действительно получаем колоссальное удовольствие, когда выходим на сцену, когда люди смеются, когда мы видим слезы от смеха на глазах людей. Мы не повторяем сегодня интонации, которые были вчера, а проживаем ситуацию каждый день по-новому. Выскакивают какие-то новые слова – у нас нет такого, чтобы слово в слово, номер в номер повторялся. Поэтому мы ставим друг друга постоянно в неудобные ситуации на сцене, импровизируем, а зрителям всегда интересно смотреть, как мы будем выкручиваться.

Как вы отбираете репертуар? Это же страшно сложно, потому что что-то смешно, что-то не смешно, что-то вам сначала кажется смешным. Вы тестируете материал на «смешно –не смешно»?

В.Д.: Вопрос просто в десятку. Есть номера, как, например, «Скупка краденного». Принес нам этот номер наш режиссер Евгений Викторович Перебинос, с которым мы работаем уже почти 40 лет. Мы послушали – не смешно. Он говорит: «Да, не смешно. Но что-то в этом есть». На следующий день он принес нам готовый номер – что-то добавил, что-то убрал. И номер стал классным, не однодневкой, а долгоиграющим. Ему уже четыре года, а он все еще актуальный. Евгений Викторович принес нам и переделал множество номеров, дав им направление, заставив сиять, как алмазы, разными гранями. Взять тех же «кроликов». Нам принесли просто намётки: приходит к председателю колхоза корреспондент и задает вопросы, а тот должен отвечать, но «зажался» перед микрофоном, и все. А дальше там не было написано. Дальше – импровизация. Евгений Викторович сказал, что это хит. И за несколько дней написал то, над чем до сих пор смеются люди.

Сколько у вас обычно номеров в концерте?

В.М. Восемь-девять. Мы работаем по принципу: лучше не добрать, чем перебрать. В районе двух часов – это идеальный вариант.

Вам легкой дороги. Добираться из Украины сейчас непросто, но вас тут ждут.

Спасибо вам огромное. Мы очень ждем встречи. Мы очень любим Израиль. Это абсолютная правда. Мы всегда с огромным удовольствием едем к вам из Киева, и всегда во всех интервью говорим, что Израиль – страна, из которой на третий день не хочется домой.

Билеты:
https://showman.co.il/e/danilets-i-moiseenko-smehoterapiya/

Портал ISRAland - израильские новости

Терапия смехом